Один день

С самого новогоднего застолья, где присутствовал весь люд нашего отдела, мы пребываем в настоящей “запарке”. С того момента, как шеф во время обязательной официальной здравицы в нашу честь, как бы между делом, в шутку, поздравил всех с грядущей летней экспедицией, все и началось. Сначала текущие дела каждого, встречаясь с деловыми устремлениями и помыслами других, накапливались и складывались, постепенно закручиваясь в тугую спираль, предопределяя ее неизбежную «раскрутку». Для участвующих в этом многомесячном марафоне, постепенно терялись всякие ориентиры: люди продолжали работать как заведено, по привычке: день, а порой, когда надо, то и ночь, непонятно за что и на кого - и так до самых пор, пока не начнется, неконтролируемый человеческой волей неизбежный обратный ход спирали, когда дни замелькают все быстрее и быстрее, уже непрерывной вереницей - отключиться будет возможно лишь в редкие дни, когда кто-то посчитает, что измотанным людям необходим хотя маленький, но отдых. Когда дела сами отпускают тебя и ненадолго отходят в сторону: лишь бы немного расслабиться и рассовать по полочкам последние впечатления... Но отдохнуть обычно в такие дни и не удается: мысли цепляются друг за друга, вязнут в бесформенной массе, так и не оформившись во что-то реальное - до самого утра, до тарахтящего звонка старенького будильника, когда проснувшись, сидишь чужой и потерянный на краешке кровати, отходя от недолгого сна, и не осознаешь, новый ли занимается день, или это продолжение вчерашнего? Это уже большая, хроническая усталость.

Сегодня же с утра почему-то все не так: настроение легкое и по-детски беззаботное. Остро ощущаешь молодое тело и душу, не врозь, а слившихся воедино в хрупкой гармонии. Но, несмотря на слитность, душа парит сама по себе и сверху созерцает бренную свою оболочку. А тебе, уютно до ужаса – хоть буть ты по воспитанию и образу жизни трижды материалист!

Кто и что ты на сегодня напрочь забыто: сегодня праздник – персональный, только для тебя, а вот улица за окном с утра живет ежедневной, привычной ей жизнью. Набирающее силу весеннее солнце стоит уже высоко в ярко синем, безоблачном небе.

Умывшись и доев остатки вчерашнего ужина, сбегаешь по лестнице во двор, приветствуя повстречавшуюся дворничиху. “Что-то она припозднилась сегодня, - взяв бодрый старт и, пройдя для разминки квартала три вверх к центру города, вдруг решаешь, что надо бы позвонить ей – не хочется в такой день быть одному: минуло уже три недели как мы не виделись. Не любишь ты ее – так редко встречаетесь... Наверное все не совсем и так - мы даже и не ссорились в последний раз. Просто мы устаем друг от друга; когда давно с кем-то общаешься всегда так бывает, вот и на этот раз мы решили немного отдохнуть друг от друга. Подобные паузы все более удлиняются с каждым разом, но мы привыкли общаться так и все никак не расстанемся, уже ровно пятый год после первого раза. Я шел и думал, а может в человеческом общении, есть синхронизм: ведь если мое настроение способно сегодня так беспричинно поменяться со вчерашнего дня, то и в ней оно может тоже изменилось... Наши обычные споры – вечные наши спутники, если разобраться, настолько мелки и несущественны, что определенно их стоит забыть. Ну конечно же, все, что мы утверждали, за что по-юношески боролись, было явным недоразумением, пустым вздором, а в жизни так, много прекрасного, что жить надо веселее и беззаботнее. Может, и она тоже так думает: сейчас мы это и выясним – я ей позвоню, да, позвоню и выясню... Я зашел в будку телефона-автомата, который был по пути в переулке. Из будки привычно разило мочой, но телефон работал – отлично. Я набрал номер - в ответ: длинные гудки. Может просто ее нет дома. Я подождал немного и мне повезло:

- цок! - монета звучно проскользнула в щель.

* * * * *

Тяжелые гардины, темно вишневыми струями стекающими из под потолка их квартиры отгораживают высокую комнату от городского шума и суеты, создавая в ней тихий, спокойный мир... Хотя солнце за окном уже высоко - здесь до сих пор спит вчерашний день, здесь покой и полумрак - только настойчивые полоски света пробиваются через плотную ткань, и проторяют светлые дорожки в глубину скомканной и непричесанной комнаты. Самая упрямая из дорожек пробилась по столу в центр комнаты, играя по пути на хрустальных гранях фужеров с недопитым темным вином, и устремилась дальше: сквозь массивную вазу с желтыми, натюрмортными, словно из воска яблоками, одно из которых, надкушено и брошено на горку апельсиновых корок и уперлась в приоткрытую дверь шифоньера, с которой небрежно свисает темный чулок, зацепившийся мыском. На спинке широкой кровати на тонкой бретельке болтается ажурный бюстгалтер, На полу, на пушистом коврике валяются скомканные трусики... Одним словом, в ее всегда аккуратной спальне сегодня царил обыкновенный бедлам, как в жилище бобыля, которому вдруг улыбнулась удача. И только въевшаяся в интерьер навсегда печать утонченности, так характерной для молодой женщины, исключала такое предположение. Женщина была не одна: два молодых тела, разметались в безмятежном сне по рыхлой постели, досыпая выкраденные часы.

Она проснулась от приглушенной трели телефона: распахнув глаза, поизучала некоторое время отметинку на потолке, потом бегло припомнив вчерашнее, оперлась на локоть и сняла трубку:

- Да! Слушаю... А, это ты? - Привет... - улыбка привычно тронула ее лицо. - Конечно, оно доброе, спасибо... Сонный голос?..В такой неранний час,,, – Да, я недавно проснулась... Да так, поздно легла - зачиталась, как обычно... Нет, ничего особенного, рядовой детективчик, но знаешь, забавный... Встретится?.. - Она замолчала, что-то перебирая в голове:

- Знаешь, я сегодня на весь день ужасно занята: много дел накопилось - все бы успеть переделать... Только опять не обижайся... Ну что я могу поделать... Давай завтра вечером - позвони с утра, договоримся... А-га...Пока.

Положив трубку, она снова откинулась на подушку и сомкнула глаза, стремясь продлить блаженные «ранние минуты», хотя, уже совсем и не утро. Как назло еще и тихий, но настойчивый удар старых часов не дает снова заснуть: все бьет и бьет – ого пол одиннацатого пробило. Она недовольно поморщилась и вдруг вспрянула от мысли, что скоро прийдет мама с работы, а она не одна... Ощущение не полной свободы несколько раздражило ее, но взрослый человек с подобными неудобствами явно смиряется, потому что, ах и увы - требования человеческого общежития, да и мама ее конечно понимала, что у нее давно взрослая дочь – но все равно неудобно...

Осторожно встав с постели, она накинула на плечи халат, подошла к шифоньеру, подобрала разбросанные белье, одежду, улыбнулась сама себе и сложила их на стул.

В ванной она дольше обычного разглядывала себя в зеркало: изучала давно знакомое, но чем-то новое тело, любовалась его линиями. Рассматривая волосы, глаза, она пыталась именно в них найти подтверждение всему новому, что явно зародилось в ней накануне и переполняло ее сейчас.

Она не сомневалась в реальности происшедшего, для того, чтобы убедиться в этом ей всего-то и надо было пройти по коридору, да заглянуть в комнату. Она была совсем не пьяна вчера, и легко вспоминала детали, назойливо всплывающие разные подробности вчерашнего своего поведения, а губы ее хранили вкус его тела, что отдыхает на ее кровати, раскидав руки и шумно вдыхая воздух. Она проникалась мерностью его дыхания, мысленно повторяла необузданные ласки, которые он с ее позволения вытворял с ней... Она взбила упругую пену, которая пахла свежими, недавно опавшими яблоками, и погрузившись в нее, остро, кожей ощутила чувство гордости, что смогла своим естеством сначала утомить и измотать, наконец, просто сломить, насытить его сначала страждущую плоть. Ей было и хорошо, и неконкретно и так будет после этого всегда – хорошо, когда не надо слишком задумываться над обстоятельствами, как с ним. Ее мысли путались были и четкими и путались одновременно – она почему-то вспоминала беззаботное прошлое лето, якобы она на незнакомом берегу и ее увлекает за собой утренний, серебристый туман и несет куда-то вдаль, расслабляя каждую клеточку ее тела...

Приняв ванну, она закуталась в халат и прошла в комнату, одеться. Когда с грациозностью, как ей показалось, она натягивала свежие чулочки, то вдруг ощутила на миг себя беззащитной и неуверенной, но не придала этому непонятному чувству значения и быстро прогнала его прочь...

Поставив чайник на плиту, она достала из холодильника кой-какую снедь и собрала на стол: начатую баночку икры и еще кое-какие аппетитные закуски и пошла его будить. Перед кроватью она задумалась, не зная, как лучше это сделать: сначала она хотела выкинуть, что-нибудь ради куража с будильником, который и завела специально, и хотела подставить ему под ухо, но потом подумала, что это будет не кстати и убрала будильник, просто потрепав его по плечу:

- Вставай, ну давай быстренько: уже совсем поздно...

Он сразу проснулся, сел, соображая, что к чему, и когда вспомнил все, улыбнулся и, притянул ее за талию, повалил рядом с собой, словно день вчерашний продолжался – но ей это сейчас не понравилось и она дала это понять ему, немного отстранившись:

- Не стоит: скоро могут прийти - надо собираться... Он не стал настаивать, тем более настоящего желания в нем и не было сейчас: она умыта, почистила зубы - в форме, а он нет. Она оправила задернувшееся платье и вышла из комнаты. На плите уже булькал и свистел во всю чайник. Глядя на струйку пара со свистом исходящую из чайника, она слушала, как ее вечерний друг шумно умывается.

“Наверное, весь пол забрызгал..." - подумала она, и уже скоро они пили чай, улыбаясь друг другу, а он все время острил, стараясь развлечь ее. Она заметила, что взгляд его не так притягателен и сам он не так искрометен, как казалось вчера в ресторане, куда она была приглашена на званную вечеринку, даже порой и банален - может ей так казалось. Как и вчера, но вчера если и казалось, то по иному.

"И что же произошло? - спрашивала она себя, не вникая в его остроты, - видимо все-таки я перепила...”

Не ответив себе на этот вопрос, она дежурно улыбнулась ему: “Может я и зря так: он говорит простые, но приятные вещи, по-свойски – может впустить его, с ним же было так мило...”

- Ты прекрасная хозяйка: завтрак был в самый раз, - поблагодарив, он слегка притронулся салфеткой к губам, встал из-за стола, - ну что же: мне пора.

Наверно, он почувствовал перемены в ней и столкнувшись с непонятным для себя, он не стал в это вникать - просто поспешил скорее уйти, не скомкав расставания. Она проводила его, еще улыбаясь и глядя, как он аккуратно обувается, проводит щеткой по брюкам, поправляет плащ и уныло ждала чего-то еще. Но он хотел поскорее уйти, и уже в самых дверях довольно сухо произнес:

- Если захочешь встретиться, то дай мне знать. Прикрыв за ним плотно дверь, она подумала: "Козел! Дай знать, и ты всегда будешь готов... дать знать - ты и телефона-то не оставил. Впрочем, важно ли это сейчас..."

* * * * * * *

“Такой вот разговор... Какой к черту, детектив? А, что ты хочешь: сам три недели не звонил и думаешь, тебе всегда будут рады, что там всегда будет светить зеленый свет”, - это уже мои мысли. Я злюсь на себя, а требовательные короткие гудки говорят: “Повесь трубку!” Воздух в будке сперт и тяжел - вон из нее, на свежий воздух, к солнцу, которое помнится было веселым, а сейчас уже кажется таким как всегда. Душа больше не парит беззаботно...

"Ладно, брось - считай, что ее не было дома, ты уже и сам хотел повесить трубку, - успокаиваю себя. Говоря сам с собой, бесцельно слоняюсь по городским улицам, пока меня не увлекает новое чувство: я сливаюсь с людским потоком и улица скрадывает мое настроение. Прохожие: они такие разные: интересные и спокойные, безразличные, сотнями идущие по своим делам. Они спешат или как я, отгуливают положенный по графику выходной. Коллективное одиночество – уже и не одиночество: чувство иное, знакомое жителям крупных городов. Если научиться его понимать, то оно помогает забыться: толпа растворяет тебя и ты исчезаешь, как личность, как сливаются с серым асфальтом тротуара лица прохожих. Скоро я понимаю, что выбор видов моего свободного времяпровождения не так и велик: просто меня ожидает ряд привычных удовольствий: чашечка двойного крепкого кофе, рюмка коньяку, порция невского мороженного с орешками, поход на какой-нибудь фильм, обязательно подальше, куда-нибудь к черту на куличики, куда стоит заявиться за час, чтобы успеть спокойно полистать какой-нибудь цветной журнал с фотографиями... Свернув с проспекта, я забрел на улочку, которая проходила где-то недалеко от нашего дома. Странно, но я здесь никогда и не был: еще одна из приятных особенностей большого города – всегда можно заблудится недалеко от дома. Здесь тихо и немноголюдно – а вот вспомнил – здесь недалеко, вроде расположена полубогемного интерьера кафешка, куда почему-то любят сбираться на рюмку неплохого коньяку все больше неудачники от искусства. Я заглянул в газетный киоск, что на противоположной стороне улицы - журналов там сегодня не оказалось – нет в кино, пожалуй, я сегодня не пойду, уже поздно - зайду-ка лучше сюда в кафе и посижу там поглубже. Но там на сей час не подобралось еще подобающей массы и я вскоре и оттуда ушел. Пока я раздумывал, куда бы еще бросить кости, то заметил, что уже смеркалось. Я был немного навеселе от выпитого коньяка (и где только они достают его?) и шел домой злой и неудовлетворенный беспутно прошедшим днем, озирался, как зевака по сторонам - а вот это интересно! На скамейке немного в глубине одного из дворов сидела, одиноко ссутулив плечи и уронив на руки лохматую разноцветную шевелюру подросток-переросток - девчонка лет шестнадцати. Которая видимо была чем-то обижена на весь белый свет. Поравнявшись с ней, мне не показалось, что проблемы ее по-детски надуманы - ей действительно нужна была помощь. Я тронул слегка ее за плечо, она поняв мое участие и готовность помочь, отнюдь не приняла их, а даже грязно выругалась, как дикая кошка вскочила и побежала, но через несколько шагов вдруг стала, как-то неловко расставив ноги. Я догнал ее, неприятный запах полоснул по носу, но я не понял сразу что к чему. Лицо у девушки было все заревано.

- Что с тобой?- спросил я, сначала она бросила на меня полный ненависти взгляд, лицо ее оскалилось и приняло гневное выражение. Она явно собиралась обозвать меня словами пообиднее, такими как, например: "Отвали, старый козел!" Но неожиданно плотные ее губы дрогнули, из глаз брызнули и неудержимо потекли темные от туши слезы - это уже была не маска: ей пришлось, превозмогая стыд пред совершенно незнакомым, открыться ему и поделиться с ним. Рыдая, как ребенок, она входила в клинч и расклеивалась все больше и больше:

- Слушай... Послушай...те, - голос ее дрожжал и сбивался, - Вы правда можете мне помочь.., правда?

- Конечно, - я кивнул, почувствовав, что и на самом деле сейчас для нее именно я и был тем единственным, кто случайно оказался рядом.

- У меня болит желудок... - проговорила она, и хотя время было сумеречное, я заметил, как залилось краской ее лицо:

- Я.., я... Ой, мамочки,... я... обделалась, прямо под себя, - выдохнула она и спрятала лицо в ладошках. Я спокойно воспринял ее признание и то, что стал свидетелем большого конфуза (вот откуда запах, доходящий до ноздрей с шевелениями воздуха). Взяв ставшую покорной руку, я увлек ее за собой:

- Не реви, пойдем. Тебе просто повезло - живу я недалеко, пройдем дворами - никто и не увидит. У меня приведешь себя в порядок – поверь мне, для тебя это меньшее зло - заметив ее нерешительность, добавил, - я тебе обещаю, что не обижу тебя. И удобства для этого у меня есть... Перестань ты ныть, такое может с каждым случиться.

Мы шли молча: я тянул ее за собой, а она на полшага отставала, словно младшая сестренка, провинившаяся и упирающаяся, не желая идти домой, где ее верно ждет наказание, возможно что даже и порка. Так мы и шли проходными дворами да безлюдными глухими переулками, знакомыми мне как старожилу этих мест. Глянув на нее один раз, я и не смотрел больше на нее - лицо ее стало полностью отсутствующим.

- Вот и мой дом, - мы зашли в наш дворик, - я живу здесь один, снимаю квартиру на пятом этаже. Мы поднялись наверх по лестнице.

- В квартире есть все необходимое - ты сразу в ванную. Помоешься и обстираешься... Там есть порошок и тазик, и все такое... - объяснял я, когда отпирал капризный, плохо поддающийся замок. Когда наконец удалось его отпереть, я указал на дверь ванной, назвать которую комнатой можно было с натяжкой из-за крохотных размеров. Она юркнула в нее и сразу заперлась изнутри. Я что-то говорил, но она вряд ли это и слышала, шум воды из вывернутых кранов заглушал все звуки. Воздух, стал тяжеловат - я прошел в комнату, и на маленькую кухоньку, где по очереди растворил настежь оба окна. Я захватил из шкафа полотенце, теплую майку с начесом, спортивные брюки, свитер, носки и сложил все на стул, затем постучался к ней:

- Слушай, я тебе перед дверью на стуле оставляю одежду, конечно, свою, но ты надень, пока твое не подсохнет. Она занималась за дверью гигиеной, а я курил, высунувшись из окна на кухне. Окунувшись с грудью в холодный воздух поздних сумерек, я немного понаблюдал с высоты пятого этажа за огнями редких автомобилей, что проносились, шурша колесами. Потом достав коробки с травяными сборами от всяких болезней, что собирала летом для меня бабушка, минут пятнадцать я возился, настаивая отвар от болей в желудке, я давно привык лечится травами - это полезнее, чем глотать таблетки. Закрыв окно, с заставленным подносом: наваром для нее и простым чаем для себя, я прошел в комнату, где она уже осваивалась и перелистывала, стопкой лежащие на столике журналы. Увидев меня, она явно застеснялась - я сразу предложил:

- Давай попьем немного чаю, для тебя я сделал отвар, с черемухой и еще с чем-то - успокаивает, не бойся - не отравлю.

- Сначала я позвоню...

Я принес из прихожей телефон с длинным шнуром и вышел из комнаты. Судя по обрывкам фраз, что я расслышал, она говорила с кем-то из своих. Когда она кончила говорить - раздался еще звонок, она сняла трубку, когда я вернулся - она держала ее наперевес:

- Тебя спрашивают, я ответила, представилась просто знакомой... - словно извиняясь сказала она, я улыбнулся ей:

- Правильно, - отвечая на звонок, я понял, что это она. - Да. Это ты... Хочешь встретится... прямо сейчас. Конечно, смогу. Давай как обычно на “Маяковской” - ну, через полчаса.

Я подумал про себя: “И какой петух ее клюнул в такой поздний час?” - и обратился к моей новой знакомой:

- Как тебя зовут?

Она ответила:

- Слушай, пока все твое высохнет, ты останешься у меня, насколько угодно, хоть на ночь до утра. Спать будешь на диване - одеяло, подушка в шкафу, а я на пару часов должен смотаться по делам. Идет?

- Вообще-то, я позвонила и за мной должны скоро заехать, когда я буду уходить, захлопну дверь - она же у тебя захлапывается? - сказав это, она задумалась. - Ты ведь мне доверяешь?.. Как я тебе

Я только неопределенно мотнул головой: - Так и поступим, уходя захлопни дверь поплотнее. Брать у меня особо нечего - номер мой там записан на аппарате, если захочешь, позвони... - я выбежал на улицу, зеленый глазок такси, словно по заказу ожидал меня прямо у подъезда.

- В центр, - бросил я шефу. Подъехав к метро, я посмотрел на часы -так и есть: немного опоздал - она уже поджидала меня у входа, на улице, прижавшись хрупкой фигуркой к стене здания. Черт побери, можно и мне хотя бы разок задержаться.

- Привет... День какой-то необычный, - я оценивал ситуацию, а она встретила меня пустыми глазами, - хотя уже поздний вечер…Впервые за годы нашего знакомства ты сегодня даже не задерживаешься, как обычно, но и сама ждешь меня...

- Не надо, - обычно мои подтрунивания проходят мимо, а сейчас обычные колкости вроде и задевали ее.

По привычке мы побрели в сторону от проспекта - молчание тяготило, но вскоре мы забрели в какой-то дворик перед давно не ремонтировавшейся пятиэтажкой со стеклянным лифтом, можно подумать случайно, но она знала, куда вела меня.

- Присядем?- предложила она, когда мы остановились у низкой влажной скамейки - я глянул на часы.

- Ты спешишь? - она перехватила мой взгляд.

- Уже нет, - ответил я, она же смотрела, наверное, в оранжевое окно на третьем этаже.

- А я когда-то жила в этом дворике, здесь прошло мое детство, вон за теми окнами и она кивнула в сторону окна с оранжевыми занавесками. ...А в той песочнице я лепила куличи и плакала, когда соседский мальчишка, злобный надо сказать тип, их распинывал в непонятной злобе...

- Странно, - сказал я очевидную глупость, - представить тебя совсем маленькой...

- А ты меня почему-то все время сегодня наровишь обидеть, но не выйдет - не то у меня настроение...

Действительно, впервые она сама предложила встретится, а не я, как это было всегда:

- Помню свой первый школьный день: я в белых бантах в крупный синий горошек под руку с дедушкой, а в другой у меня букет ярких оранжевых георгинов, что росли у нас в саду, папа берег их специально к первому сентября, - продолжала она, а я молчал, она же ни о чем не спрашивала. Наверное, просто хотела выговориться. Я все-таки решил поддержать разговор:

- Когда ты встала взрослее, то у тебя, конечно, появился знакомый юноша, или мальчик? Она улыбнулась:

- Да это так в седьмом классе, по вечерам, он пел для меня под гитару, чем ужасно раздражал соседей, а я глядела на него через окно, прячась за занавесками, - сейчас в ее отсутствующих глазах я видел ту неопытную, только начинающую жизнь девочку.

- А потом... Как я понял, это была любовь? - тихо спросил я.

- Потом? - переспросила она, - родителям показалось все это слишком серьезным, а мне кончать классы фортепьяно: надо было много играть, пришлось переехать недалеко к бабушке. Он мне писал такие страстные письма... А папа, когда случайно нашел их, прочитал и узнал, что мы собирались вместе сбежать, сжег их, и запер меня дома на целую неделю, а потом меня перевезли в другой город к маминой сестре... И он исчез.

- Да, как обычно и бывает, - я встретил ее жесткий взгляд и понял, что не таких слов она ожидала от меня.

- Тогда я думала, что умру, - продолжила она, - днями я трупом валялась на диване, мне уже было неинтересно жить...

Я молчал, хотя мне хотелось сказать, что память коротка, особенно в юном возрасте.

- Почему же ты все это сейчас вспомнила? - мне хотелось только это и спросить.

- Сегодня меня посетило такое настроение, мне надо было обо всем этом еще кому-то рассказать, а ты всегда рядом - это ведь так? - она прямо смотрела на меня и уже другими глазами.

- Конечно... - я крепко пожал протянутую руку. Потом наступило неловкое молчание, минуты когда каждый думает о чем-то о своем, хотя рядом и другой человек – я опять глянул на часы: было уже два часа. А завтра на работу – опять начну трудовую неделю не выспавшись: “Тебя проводить? – она не ответила. Мы вышли на проезжую улицу, такси подвернулось сразу и она уехала, пожав мне на прощанье руку, пожалуй покрепче обычного... А мне еще добираться до дома: “Дойду пешком – здесь недалеко.”